Протоиерей Андрей Соммер о 15-летии воссоединения Русской Церкви
Ключарь Синодального Знаменского собора в Нью-Йорке протоиерей Андрей Соммер родился в семье эмигрантов из России в американской Калифорнии. Он был воспитан в русском духе, а когда поступил в Свято-Троицкую духовную семинарию в Джорданвилле, общение с монахами помогло ему понять важность примирения внутри Русской Церкви. В первой же поездке на родину предков батюшка почувствовал святость родной стороны.
Русские эмигранты первой волны с самого начала, когда им пришлось покинуть Россию, надеялись, что там все каким-то образом повернется к свободе. Они всегда ждали возвращения на Родину. Но уже в мое время, и даже во времена моих родителей, которые приехали в США из Китая в 1950-е годы, люди понимали, что будут жить вне Отечества на постоянной основе. Была холодная война, железный занавес, и это распространялось в том числе и на Церковь. Никто не думал, что мы вот-вот примиримся с Московским Патриархатом. Мы ждали, когда Россия станет свободной.
В 1960–1970-е годы, когда я рос в Калифорнии, у нас не было ощущения, что мы прямо сейчас будем объединяться с Москвой. При этом я не помню, чтобы кто-нибудь ругал или осуждал Патриархию: наоборот, мы все молились об освобождении России от советского ига.
Важную роль играли личные контакты, которые люди старались поддерживать с теми, кто остался в Советском Союзе. Например, сестра моей бабушки жила в Ленинграде, мы писали ей письма, отправляли посылки. Не всегда они доходили до адресатов, но мы хотя бы на личном уровне старались поддерживать эту связь. Бабушка всегда стремилась помочь своим родственникам. Правда, это получалось редко, поскольку в 1970–1980-е годы просто не было таких возможностей, какие существуют сейчас.
У меня в то время было четкое понимание того, что Россия несвободна под коммунистами. Что же касается Церкви, то мы просто знали, что в СССР она находится под контролем государства, и у нас даже на малом уровне не было связи с Московской Патриархией. Поэтому нельзя сказать, что мы чувствовали себя единым целым с нею.
Ощущение этого единства пришло ко мне уже позднее, когда я поступил в Свято-Троицкую семинарию в Джорданвилле и был посвящен в чтецы. Это произошло в 1988-м году, когда отмечалось 1000-летие Крещения Руси. Данный факт как раз и дал мне импульс для поступления.
Учеба в Джорданвилле стала для меня особым временем, возможностью пообщаться со старым поколением монахов, и я чувствую большую радость, что это удалось. Именно тогда я начал понимать, что мы являемся одним целым с Церковью в России, но временно разделены из-за политических вопросов.
Среди тех, у кого мне посчастливилось тогда проходить школу духовной жизни, был и отец Киприан (Пыжов) – один из столпов Церкви и иконописи всего Зарубежья. Он воздерживался от комментариев по поводу происходящего, но ему было важно знать о положении дел в России, о том, как там живут люди, как открываются храмы. Я не знаю всех деталей, но отец Киприан лично был заинтересован в восстановлении контактов с Московской Патриархией.
Тогда, в конце 1980-х – в начале 1990-х годов, уже было очевидно, что в России происходят перемены. И монахи в Джорданвилле, и мы, семинаристы, с одной стороны, воспринимали их с радостью, но с другой – была определенная настороженность. Все пристально следили за тем, как развивались события, и продолжали миссионерскую деятельность. Например, я работал в типографии, где в то время издавалось очень много книг, которые потом переправлялись в Россию, чтобы раскрыть русским людям нашу православную веру.
Однако, при том, что контакты между Зарубежьем и Россией становились все крепче, оставались вопросы, которые нас по-прежнему разделяли. Одной из наиболее острых была тема новомучеников. Наша Зарубежная Церковь прославила их в 1981-м году, но Московская Патриархия смогла это сделать только через 19 лет спустя. В России открывались новые храмы, люди получили возможность участвовать в богослужениях, мы в Джорданвилле печатали и отправляли туда бумажные иконочки, в том числе с изображениями новомучеников, но вопрос с их прославлением в Москве так и не решался. Безусловно, это мешало всем официальным контактам между двумя ветвями Русской Церкви и, по сути, заводило их в тупик.
Я думаю, что многие из нас за рубежом все-таки понимали, что эта тема не является такой уж простой. Ведь, в конце концов, и в нашей Церкви процесс прославления новомучеников занял многие годы. В России же он оказался еще более продолжительным, Московская Патриархия изучала этот вопрос очень долго. Но в конце концов, когда в 2000-м году он был решен, это открыло двери для нашего сближения.
Во многом этому способствовало и то, что русским людям, живущим за границей, стало гораздо проще приезжать в Россию. Эти поездки наших клириков и прихожан позволяли нам получить определенную картину происходящего там и поддерживали позитивный настрой.
Очень многому я научился у Митрополита Лавра. Он ко всему подходил взвешенно и никогда не впадал в крайности. На мой взгляд, редко когда можно встретить такой дух спокойствия, который был у него. В суждениях владыки не было никакой резкости, и это очень повлияло на меня. Я учился у него тому, что все вопросы нужно решать мирно и духовно.
Владыка всячески старался продвигать процесс примирения, но делал это спокойно. Он хотел, чтобы был мир, чтобы священники и архипастыри были единодушны. Конечно, не все соглашались с идеей воссоединения, но владыка старался сделать так, чтобы все проходило как можно более гладко.
Мне ни разу не доводилось сопровождать Митрополита Лавра во время его пребывания в России, но он всегда живо интересовался моими впечатлениями от поездок туда. Впервые я оказался там году в 2005-м. Конечно, я не мог тогда служить и причащаться в храмах Московской Патриархии, поскольку нам еще предстояло пройти определенный путь к воссоединению. Но, самое главное, я видел, что Россия возрождается.
Владыке было очень важно знать, как люди реагируют на восстановление церковной жизни, он хотел почувствовать тот дух, и я рассказывал ему, что видел, где был, с кем встречался. Мне кажется, отношение тех, кто лично участвовал в этом возрождении, стало очень важной частью примирения.
Моим главным впечатлением от первой поездки было то, что Россия – святая страна, освященная жизнью многих подвижников и обагренная кровью новомучеников. Помню, я тогда сказал владыке, что Россия – это страна, которая живет святостью.
За все время общения с владыкой Лавром я ни разу не слышал, чтобы он высказывался против Московской Патриархии или говорил, что мы должны жить отдельно. У него всегда было понимание, что мы являемся двумя ветвями единой Русской Церкви, которые лишь временно разделены друг с другом.
У него всегда было понимание, что мы являемся двумя ветвями единой Русской Церкви, которые лишь временно разделены друг с другом
В сущности, можно сказать, что процесс примирения начался уже с того момента, как владыка Лавр был выбран Первоиерархом РПЦЗ. Его предшественник, Митрополит Виталий, был настроен крайне против сближения с Москвой и даже не хотел это обсуждать. Такой подход можно понять, ведь он родился еще в России и лично пережил много гонений со стороны советской власти. Можно сказать, что они с владыкой Лавром были полными противоположностями по характеру: владыка Лавр всегда очень спокоен, а владыка Виталий высказывался очень эмоционально, и в особенности это выражалось в отношении к примирению и контактам с Патриархией.
Увы, после ухода владыки Виталия на покой раскольники, которые отошли от Церкви, забрали его к себе, а он, будучи уже в преклонном возрасте, поддался этому. К сожалению, наш Синод к тому времени уже не имел с ним связи, и мы не могли объяснить ему нашу позицию и помочь разобраться в ситуации.
Одним из важных шагов к примирению стало возвращение в Россию останков генерала Деникина в 2005-м году. Перед этим их привезли в Синод, мы отслужили панихиду. Представители Московской Патриархии, конечно, в ней не сослужили, но молитвенно они были вместе с нами. Безусловно, подобные моменты помогли поддерживать добрые отношения между нами.
Я участвовал в той службе в Синоде. К нам привезли маленький гроб, пришли многие российские официальные лица, которые участвовали в процессе, журналисты. Мы отслужили панихиду, а потом отвезли останки в аэропорт для отправки в Москву.
Я не знаю, что послужило импульсом для того, чтобы вернуть останки Деникина на родину, но правительство России и Московский Патриархат очень содействовали этому. Наши клирики тоже участвовали в данном процессе.
На мой взгляд, подобное сотрудничество дало дополнительные возможности для знакомства и общения друг с другом на более высоком официальном уровне. Ведь все это происходило по благословению и Патриарха, и нашего Первоиерарха. Это способствовало укреплению добрых отношений.
Примерно через год после этого состоялся IV Всезарубежный Собор в Сан-Франциско в 2006-м году, на котором приняли окончательное решение о воссоединении с Московской Патриархией. Все шло очень непросто, поскольку многие из его участников были настроены консервативно и считали, что нужно подождать еще несколько лет. Да, в России уже были прославлены новомученики, но оставались многие другие вопросы, в том числе об отношениях Церкви с советским государством, о декларации Митрополита Сергия, об экуменизме. Многие батюшки, особенно пожилые, не знали о современной жизни в России, но они хранили память о тех трудных временах, которые претерпела Церковь.
Бывает так, что люди видят только белое и черное, и больше ничего
На Соборе мы говорили обо всем этом, и это обсуждение позволило нам понять, как обстояли дела, как архиереи, которые не были замучены и убиты, продолжали вести свою работу в условиях советского безбожного режима. Многим было очень трудно понять подобные вещи. Ведь бывает так, что люди видят только белое и черное, и больше ничего. В нашем случае было красное и белое, и этот вопрос оказался одним из самых трудных.
Все эти темы, волновавшие людей, раскрывались в ходе обсуждения, которое порой было достаточно жарким. Некоторые относились к этим вещам очень ревностно, другие просто не знали, как дела обстояли на самом деле. Собор позволил высказать самые различные мнения, и это помогло многим нашим батюшкам и прихожанам понять то, что происходит.
На церемонию подписания акта о восстановлении единства Церкви я не поехал, поскольку моим послушанием была работа в Синоде в Нью-Йорке. Конечно, она помогала мне ощутить всю важность момента. Я видел, как это переживали наши архипастыри, и, глядя на них, сам тоже все принимал близко к сердцу. Кроме того, мне довелось лично общаться с членами Межцерковной Комиссии по объединению, и для меня это был особый опыт, ведь мы тогда очень мало знали друг друга.
Последнюю литургию в Синоде перед отъездом делегации в Москву служил Митрополит Лавр. Я, как ключарь Синодального собора, в конце службы приветствовал его и, можно сказать, напутствовал. Помню, тогда произнес такие слова: «Все эти годы, владыка, мы молились о примирении, и вот оно осуществляется». Я попросил, чтобы он за нас помолился в Москве, и сказал, что мы будем молиться за него в Америке. Владыка поблагодарил меня за это.
Служба в Москве по случаю подписания проходила в день Вознесения Господня, но в США из-за разницы во времени был еще канун праздника, и мне удалось через Интернет посмотреть литургию в прямой трансляции. Я всю ночь не спал, и она прошла для меня как одна минута. Уже под утро, часов в пять, когда все закончилось, я отправился в наш Знаменский собор, чтобы начать проскомидию.
Тогда, помимо меня, служили владыка Гавриил (Чемодаков), который тогда был епископом Манхэттенским, а также наш протодиакон Николай Мохов. Владыка сказал, что все будем делать как обычно, поэтому у нас в Синоде в тот день была обычная праздничная литургия.
Когда делегация вернулась в США, мы встречали ее с большой радостью.
В то время у меня еще не было опыта сослужения с нашими собратьями из Московского Патриархата, но мне очень хотелось сделать это и причаститься с ними из одной Чаши. Получилось так, что наша делегация вернулась из Москвы как раз в канун праздника святителя Николая Чудотворца, и архиепископ Меркурий (Иванов), который служил в Патриаршем Свято-Николаевском соборе в Нью-Йорке, пригласил нас на их малый престольный праздник. Тогда мне впервые довелось послужить и причаститься с нашими собратьями из Москвы. Для меня это было очень радостно.
***
С тех пор прошло уже 15 лет, но за это время я ни разу не усомнился в правильности принятых тогда решений. Конечно, встречались искушения – без них никак не обойтись, но все было сделано верно и своевременно. Важно было дождаться нужного момента, чтобы не поторопиться и не опоздать. Сейчас я часто путешествую по России, и даже там люди иногда говорят, что Зарубежная Церковь «сдалась» слишком рано. Но я убежден в том, что все было сделано должным образом, и это произошло по благодати Святого Духа.
Как раз в то время мы создали при Синоде Молодежный отдел, в котором я теперь работаю. Нашей самой первой задачей стало рассказывать ребятам о жизни Церкви в России. Многие из них представляют третье-четвертое поколение, которое выросло за пределами исторической Родины, и нам важно показать им церковную жизнь России, ее святыни.
Я тоже родился в Америке, но был воспитан в русском духе, и, как и многие мои сверстники, жаждал увидеть эти святыни, почувствовать этот дух, общаться с русскими, живущими в России, а самое главное – причащаться с ними из одной Чаши. Все это мы стараемся передать и нашей современной молодежи. Мы провели очень много паломнических поездок в Россию, работали с Синодальным отделом по делам молодежи Московского Патриархата, устраивали совместные конференции. Сотни наших ребят принимали участие в разных совместных проектах. А самое главное, сейчас уже появилось новое поколение, которое родилось после примирения, и для них такое общение является нормой.
Кроме того, воссоединение двух ветвей Русской Церкви позволило людям увидеть совершенно новый духовный мир, узнать, как наша вера живет в России. Мне было очень важно раскрыть это нашей молодежи, а с другой стороны – показать молодежи в России, как мы стараемся сохранить свою православную веру, традиции, русские корни, живя в неправославной стране. Такое общение очень важно для всех нас.
